Под занавес 2023-го в Татарской филармонии им. Тукая с сольной программой выступил молодой, но уже известный пианист Иван Бессонов. «Татар-информ» обсудил с лауреатом многочисленных конкурсов, мешают ли ему звуки мобильников, почему женщин на его концертах всегда больше и в чем особенности игры с оркестрами.

«Застываю над клавиатурой, как коршун над добычей»

— Иван, ваш концерт в Казани прошел на ура, вы даже сыграли два биса. Но не обошлось и без пресловутых звуков мобильных телефонов. Вам такие помехи сильно мешают?

— Сам концерт и правда прошел хорошо, казанская публика очень тепло принимала мое исполнение – я это чувствовал. Самое главное для меня – зал слушал музыку. Конечно, без звонков телефонов тоже не обошлось… Но мелодии из мобильников, кашель в зале, какие-то другие обычные для живых выступлений звуки – я это уже все воспринимаю как обязательный фон, как некий побочный эффект. Чем больше в зале собирается людей, тем выше вероятность того, что кто-нибудь обязательно закашляется или у кого-то зазвонит телефон, – это нормально.

В то же время убежден и в том, что лишние звуки могут помешать публике получить те впечатления, испытать те эмоции, за которыми она и пришла на концерт. Обычно же все случается не вовремя. Звучит музыка, вдруг в ней возникает тихое, проникновенное место, этакий сгусток энергии, обострение всех чувств до предела, когда нужно просто застыть. И я как исполнитель в этот момент застываю над клавиатурой, как коршун над добычей. И публика должна тоже затаить дыхание. И вот в такой, самый важный и ответственный момент тишину обязательно разрежет какая-нибудь развеселая мелодия из зала. Это, конечно, всегда меня расстраивает. Поэтому прошу, вежливо, но настойчиво, чтобы люди отключали звук на телефонах. Но, повторюсь, помешать мне исполнять музыку, сбить и тому подобное это не может – это уже давно норма для всех артистов.

— Вы много ездите по стране и с сольными выступлениями, и играть с оркестрами. Публика в разных городах сильно отличается?

— Не могу сказать, что люди везде одинаковые, так как есть очевидные различия в менталитете, в традициях. Но эмоции, как мне кажется, все испытывают схожие. Я вижу, например, что на мои концерты чаще ходят женщины, поскольку они больше склонны именно к эмоциональному восприятию и, соответственно, больше открыты к воздействию музыки. Если говорить про возраст, то, конечно, это более старшее поколение. Я это себе объясняю тем, что классическая музыка требует некой остановки времени. А молодежь так устроена, что жизнь у нас должна постоянно лететь вперед, в ней все время должно происходить движение. Конечно, и мои ровесники бывают разные. Но вся та беготня, что свойственна студенческой жизни, она не совсем совместима именно с классической музыкой. Конечно, у меня нет точной статистики, но воспринимаю я ситуацию именно так.

«На сцене с оркестром важно партнерство, единение»

— Иван, а какие выступления вам больше нравятся – сольные или с оркестром?

— Выступление с оркестром – это всегда в хорошем смысле слова представление, в ходе которого можно себе позволить большее с точки зрения эмоций. Не могу сказать, что когда играешь сольно, то это выходит менее эмоционально, но при выступлении в тандеме с оркестром у меня как солиста появляется задача в какой-то мере заряжать своей энергетикой не только слушателей в зале, но еще и музыкантов на сцене. Ведь и они, и дирижер должны отталкиваться от того, как то или иное произведение хочет играть сам солист. Поэтому при выступлениях с оркестром приходится тратить намного больше энергии. И не только физически, хотя звука давать нужно тоже больше (на сцене еще сто музыкантов, а ты один), прежде всего психологически.

Григорий Соколов, один из самых моих любимых пианистов, в какой-то момент вообще перестал играть с оркестрами. И объяснял это тем, что когда он играет сольно, то может сделать все, что захочет. А в игре с оркестром солисту постоянно приходится идти на компромиссы – и в интересах ансамбля, и в интересах дирижера, который может гнуть свою линию. Поэтому это не всегда бывает удобно. Но мне в последнее время везет, и я в основном играю с дирижерами, с которыми мне комфортно взаимодействовать. Это очень важно, потому что в противном случае могут возникать недопонимания. Даже если с виду, для публики, они будут и не заметны, то для меня будет очевидно, что ансамбль звучит не хорошо.

Я знаю, что само слово «концерт» вообще-то означает «соревнование». Но ничего общего с прямым переводом оно давно не имеет. В любом случае на сцене важно партнерство, единение, потому что если каждый начнет тянуть одеяло на себя, ничего хорошего из этого не выйдет, как в басне Крылова про лебедя, рака и щуку. На сцене всегда должен быть лидер, и в случае игры с оркестром этот лидер – солист.

«Именно на бисах солист может раскрываться по-другому»

— С оркестрами вам также чаще приходиться играть бессмертную классику – Первый концерт Чайковского, Второй Рахманинова и т.п. Как вы каждый раз настраиваетесь на по факту для вас уже заезженную музыку?

— Конечно, момент новизны окрыляет, вдохновляет и настраивает на творческие полеты и свершение. В то же время, когда ты выходишь в сотый раз играть концерты Рахманинова или Чайковского, самые исполняемые в мире в принципе, я их тоже уже около ста раз играл, с одной стороны, накапливается уверенность и появляется некое ощущение того, как все в итоге прозвучит, хотя, естественно, каждый раз все происходит по-разному. С другой стороны, безусловно, люди в зал приходят за откровением. Поэтому всегда настраиваю себя на то, чтобы музыка прозвучала словно и как в первый, и как в последний раз.

— Ваш старший коллега – пианист Денис Мацуев как-то сказал, что у него в запасе больше двухсот бисов. А у вас уже сколько? И как, кстати, вы решаете, что вот сейчас под занавес будете играть именно такую музыку?

— Бисы – это то, что звучит обычно после основной части концерта, но это та же самая музыка, это части тех же самых произведений, которые мы и так играем. Возможно, более эффектные, короткие по времени звучания, но это не что-то специально для таких случаев созданное. Например, сегодня в Казани я сыграл Прелюдию соль минор №5 из опуса №23 Рахманинова. Но этот опус целиком я тоже часто играю, то есть все отделение. Просто эта часть, сама прелюдия, для многих слушателей ценна, и поэтому она хорошо вписывается в формат бисов.

Если же считать, сколько у меня таких заготовок… Наверное, около двух десятков. Я всегда стараюсь заранее, перед концертом, их отобрать и подготовить, так как считаю, что это часть всего концерта. Для многих людей бисы – одна из важнейших частей концерта вообще. Потому что именно на бисах солист может раскрываться по-другому. После аплодисментов, на подъеме.

​«Для многих людей бисы – одна из важнейших частей концерта вообще. Потому что именно на бисах солист может раскрываться по-другому. После аплодисментов, на подъеме» Фото: предоставлено Татарской государственной филармонией им. Тукая

— Какие произведения – сольные или с оркестром – у вас сейчас стоят в плане? Какие вы хотели бы сыграть?

— Из того, что у меня уже стоит в графике и в афишах, это Третий концерт для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова, уже в феврале я должен буду его сыграть. Также в ближайших планах «Петрушка» Игоря Стравинского. Планов, на самом деле, очень много, но я не очень люблю про них рассказывать. Произведения же выбираю обычно только с точки зрения того, что мне больше всего нравится на данный момент времени. У меня так в жизни сложилось, что только два или три раза мне пришлось учить то, что не хотелось…

— И что же это было?

— Ну вот один раз это был Первый концерт для фортепиано с оркестром того же Рахманинова, который меня попросил выучить маэстро Валерий Абисалович Гергиев. Мне тогда очень этого не хотелось, но в процессе я всем сердцем полюбил эту музыку. Часто так случается, что произведение нужно прожить, тогда оно становится родным.

— А технически сколько времени уходит на выучивание?

— Трудно сказать. Конечно, есть произведения вроде «Мазурок» Шопена, которые можно выучить за час или даже быстрее. Они и короткие – минуты на две, и относительно простые – нот всего пару страниц. Полноценный концерт для фортепиано с оркестром, где 70 страниц нот только для солиста, приходится учить в среднем месяц.

Но, на самом деле, техническая сторона вопроса в данном случае не так важна, дело не в объемах нотного материала. Те же «Мазурки» Шопена или большой фортепианный концерт учить нужно всю жизнь. Я бы даже сказал, что такие вещи, как «Мазурки», сыграть сложнее, потому что это настолько тонкая, настолько необъяснимая словами музыка, что просто выучить нотный текст – недостаточно. Безусловно, это относится к любой музыке. Бывает, конечно, что в больших произведениях, особенно оркестровых, которые часто нацелены на эффект, как-то понятнее, что нужно делать. Понятно, что от тебя требует музыка. Но что-нибудь вроде миниатюр Скрябина или Рахманинова – это учить надо всю жизнь. И это не про тексты или технику. Надо с ними просто жить.

— И последнее: как вы составляете программу сольного концерта?

— Знаете, в России очень хорошие условия для артистов именно в плане формирования программ. В Европе, например, программу требовали чуть ли не за два года, и это очень мучительно для исполнителей. Всегда хочется играть, делиться со зрителями тем, к чему у самого душа лежит именно в конкретный момент времени. Как я могу угадать, какие у меня будут интересы через два года?

К счастью, в России филармонии хотя и тоже просят программу заранее, позволяют оставлять строчки в списке «под звездочкой». То есть дают возможность вносить в него изменения. Бывают такие моменты, когда приходится играть то, что сейчас в руках. За недостатком времени, чтобы выучить новое или вспоминать старое. Есть пианисты, которые могут сесть за рояль и часов десять просто играть без остановок. У меня, наверное, если с ходу, наберется музыки часа на три. А если дать мне день-два на подготовку, то часов на пять-шесть.